– Ни с кем не общался почти два года, – я невольно потянул ворот рубашки, чтобы скрыть свежий шрам.
– Достаточно долго, чтобы многое поменялось, – раздумчиво произнес светлый маг, явно не спеша посвятить меня в происходящее.
Я опустил взгляд на пыльную дорогу. Вырисовывался только один вариант возможных перемен. Когда я вновь посмотрел на Лайтфела, то понял, что все время, пока размышлял, он следил за мной.
– Так что же отец сообщил тебе на встрече? То, что он провозгласит моего брата наследником?
– Вероятнее всего.
– Но по закону…
– Пока жив старший, младший не может наследовать, – докончил Лайтфел.
Я воззрился на него. По спине у меня прошел озноб при воспоминании о вчерашнем инциденте.
– Зачем ты говоришь мне об этом?
– Только не думай, что я хочу предложить тебе помощь – мне намного выгоднее видеть наследником младшего. Он на удивление бездарен, в отличие от тебя…
– Беспредметный разговор, – с раздражением прервал я его. – Мой отец достаточно молод и абсолютно здоров. С чего это выносить на обсуждение тему наследования? И почему, – я с вызовом взглянул на Лайтфела. – Почему бы тебе не воспользоваться случаем и не избавиться от меня? Вероятно, такая возможность тебе больше не представиться.
Лайтфел рассмеялся.
– Нет, зачем же. Мне с одной стороны это, несомненно, выгодно, но в то же время нарушится перемирие, начнется война. И заметь, Бэйзел сказал «возможных» наследников. Он еще не выбрал из вас двоих.
– Он-то как раз давно выбрал, – процедил я сквозь зубы, и тон моего голоса заставил исчезнуть с его лица все признаки веселости.
Какой-то миг мы смотрели друг на друга, как два люто ненавидящих врага, но только миг. Потом в глазах осталось только сдержанное презрение.
Остальную часть пути Лайтфел молчал. Я же чуть рассеяно взирал на приближающиеся владения светлых колдунов, и давно меня не посещало столь скверное настроение. Я вспомнил зиму, свою болезнь и яд, которым меня отравила Дейра, а Дейра приходилась матерью моему брату. Только благодаря противоядию, предусмотрительно положенному в сумку Мерлиндой, я остался жив. Теперь я не сомневался, что все не примерещилось в бреду, а они обе действительно являлись ко мне.
Лесистые холмы остались позади. Перед нами открылась светлая обитель. За достаточно высокой оградой лежал огромный парк, в середине которого располагался дворец. Невысокий – всего в три этажа, но вытянутый причудливой дугой. Я знал, что если смотреть на дворцовый ансамбль сверху, он покажется половинкой солнца, поднимающегося среди деревьев, сейчас таких же золотистых по осени, как и он сам. Искусные орнаменты и барельефы украшали крытые золотисто-желтой охрой стены. А на медных крышах никогда не образовывалась патина. Вокруг дворца добавляя желтого цвели низкорослые рыжие бархатцы и лимонные хризантемы. Мы миновали хорошо охраняемы ворота, проехали длинную липовую аллею, остановились перед главным входом и спешились. Подоспевшие конюхи поспешили увести лошадей. Шэд взвился на дыбы, когда один из них протянул руку к поводу. Я отпихнул дурака прочь. После вчерашнего инцидента жеребец заметно нервничал и не желал больше испытывать чужих прикосновений к себе. Его копыта мелькнули в воздухе. Но там, где миг назад находился незадачливый слуга, теперь стоял я. Шэд так и остался на задних ногах, а передние копыта зависли над моей головой. Я негромко заговорил с ним на темном наречии. Шэд потихоньку успокоился, и гневно раздувающиеся ноздри почти перестали трепетать. Он попятился, осторожно опустился рядом и мягко ткнулся носом мне в щеку. Я ласково коснулся его, затем привязал повод к тонкому стволу молодой липы. Привязал тем узлом, который Шэд без труда мог бы развязать. На всякий случай. Лайтфел, молча следивший за мной, в итоге позволил себе насмешку и сделал приглашающий жест. Я быстро глянул на тронутые бедностью лица моих компаньонов. Значит, все же испугались за… наследника Бэйзела. Никто из конюхов больше не думал приближаться к Шэду, и я шагнул вслед за хозяином дворца. Лайтфел предложил немного отдохнуть и привести себя в порядок перед обедом. Он окинул меня взглядом.
– У тебя есть достойная одежда? – поинтересовался он.
– А что, намечается официальный обед?
– Нет, но я хочу, чтобы они увидели тебя настоящим, тем, кем, ты являешься на самом деле, – он специально сказал это достаточно громко, чтобы слышали Гаст, Скит и Инведнис.
За его спиной стояли мои друзья, явно встревоженные и все еще не знающие, что им думать и как теперь себя вести со мной.
– Хорошо, – тихо отозвался я, догадываясь, что это будет за обед.
В предоставленной мне комнате я умылся и переоделся в ту одежду, которую со времени моего отъезда из Мидла таскал с собой в седельной сумке: серую, почти серебристую, батистовую рубашку, черные брюки и куртку из превосходной выделки замши. Я причесался, обозрел себя в зеркале и криво усмехнулся – давно не приходилось выглядеть таким чистеньким. Однако что-то изменилось с тех пор. Заглянув самому себе в глаза, я невольно вздрогнул, а потом посмотрел на тонкий едва заметный, совсем уже затянувшийся порез на шее. Вовсе не хотелось, чтобы Лайтфел заметил его. Когда я вышел, ожидающий у двери слуга проводил меня в зал. Кроме Лайтфела, сидевшего во главе стола, здесь еще никого не было. Почти никого. По правую руку от него расположилась девушка в богатом, излишне роскошном, пышном платье – Авориэн, единственный отпрыск Лайтфела. На мои губы легла презрительная улыбка, но нарушить этикет я не мог, поэтому подошел к ней и склонил голову в приветствии.